Записала Светлана Фоломешкина со слов полковника Иванова

Я был уже далеко не молод, когда первый раз поехал в Египет. Не мало пережил, многое повидал. Работал в военном госпитале по реабилитации раненых солдат после боев в Чечне, преподавал психологию…. Но могу с уверенностью сказать, что это воспоминание остается самым ярким эмоциоанальным переживанием моей жизни, и я бесконечно благодарен судьбе за это…

***

Харьковчанин приехал на несколько дней раньше, он уже все знал, и все знали его. Знал, где лучше заходить в воду, где ютятся под кораллами большие рыбы, знал, где самые вкусные блюда на завтрак и как выносить еду с собой в номер.

Он мне сразу сказал: “Набирай яйца. Чем больше унесешь, тем лучше.”
Завтрак в отеле – это праздник для неискушенного, уставшего, змученного в метро и на работе москвича. Для многих из нас роскошное зрелище всевозможных яств, разложеных с утра на блюдах в пятизвездочных отелях, – это новое откровение о жизни, сильнейшее положительное впечатление, которое помогает расслабиться и, наконец, поверить, что в жизни бывает счастье.

***

Яйца набирали на тарелки и перекладывали по пакетам. На пляж их принести тоже не проблема. Но вот как зайти с ними в воду? С пакетом или с чем-либо в руках нельзя. Дежурные строго следят, чтобы ничего в воду не проносили, рыб кормить запрещено. Остается одно – плавки. Умещалось штук по восемь. Пока мы с харьковчанином дефилировали от лежаков до пантона, женщины были в ауте (или нам так казалось?). Но тем не менее наше «хозяйство» имело очень даже внушительные размеры. Главное было – не преборщить с этим, а то ведь египтяне тоже не дураки, не поверят…
Отплывали мы от края рифа на место, которое давно разведал харьковчанин. Коралловый риф со стайками крылаток и разноцветными групперами остался позади. В лабиринте коралловых проходов мы искали глубокие впадины. Глубина манила..

– Здесь, – сказал харьковчанин.

Вниз уходила бездна, вода приобрела уже глубокий черно-синий цвет. Иногда можно было разглядеть, как плавают в глубине черные «маленькие» животные – рифовые акулы. Обычных обитателей мелководья здесь уже не было.

– Доставай.

Яйцо надо было раздавить в кулаке и сразу же отплывать как можно дальше. Со всей округи рыбы на дикой скорости налетали на пищу. И мы рисковали быть порезанными плавниками и чешуёй. Некоторые крупные частицы все-таки успевали затонуть поглубже, но и там их доставали прожёрливые «яйцееды».
Мы ждали чуда. Где-то там, на глубине находился тот, кого мы так страстно хотели увидеть и ради которого затевали всю эту кутерьму – от ресторана до шествия с полными трусами и рисковали, приманивая неизвестных гадов….Мы надеялись, что его привлечет суета на поверхности воды, и он тоже выплывет посмотреть, что здесь происходит.

– Давай, – командует харьковчанин. Яйца кончались.

– Последнее яйцо береги, – он знал, что говорил.

Вода становилась мутной от вареного желтка, но и эту муть рыбы быстро процеживали через себя, как пылесосы. Энергия, с которой они набрасывались на корм, порождала водовороты и сметала в сторону.

Долго мы создавали ажиотаж с кормежкой, пока корм не кончился. И вот, кажется, пора. Одно осталось у меня, одно – у харьковчанина.

– Давай, Саня, – харьковчанин отплыл и в напряжении стал ждать и вглядываться в темно-синюю гудящую бездну.

Я раздавил последнее отельное вареное яйцо. Рыбы набросились, отплывая я уже мог разглядеть медленную тень, которая, все увеличиваясь, медленно вырисовывалась и превращалась в огромное, более двух метров длиной, животное. Наполеон (или губан) величественно, плавно поднимался из своей глубины….Во мне все трепетало от этого зрелища. Его плавники уже переливались на солнце, чешуя, отражая свет, рассыпала сказочный фейерверк бликов.

***

Последнее яйцо достал харьковчанин. Он просто отпустил его, не раздавливая, и оно стало медленно  погружаться. Наполеон не набрасывается на яйца как рыбы. Он медленно и точно подплывает, не меняя своей траектории, как будто уже из самой глубины знает, где его ждет удача. Он просто заглатывает яйцо целиком и продолжает свой плавный полет по спирали почти до поверхности.

***

И вдруг харьковчанин хватает его за плавник, и они продолжают вместе совершать круги чуть ниже поверхности воды. У меня захватило дыхание. Никогда я не видел ничего более волшебного и красивого! Человек на рыбе, совершающий подводные виражи. Пару раз они показались над водой, и Наполеон стал погружаться, а харьковчанин оторвался и остался на воде. Огромная рыба-Наполеон, как сбывшаяся мечта, уходил на свою глубину, его очертания размывались, скоро слились с синевой и совсем исчезли. А мы, завороженные, еще долго плавали и вглядывались туда, где спокойно и затаенно происходила жизнь.

***

Харьковчанин улетел раньше меня. Я еще несколько раз приплывал на это место с яйцами. Мне удалось пару раз опять вызвать из синевы это огромное животное. И каждый раз, когда я наблюдал, как пропадало яйцо в его глотке, меня охватывало глубокое чувство сопричастности с морем, с тайной, может быть с нашей собственной когда-то жизнью в воде, с тайной растворения, одиночества и встречи, точного попадания, синхронии….
В последний день моего отпуска египтяне, наблюдая за туристами в бинокль, заметили, что я складываю яйца в плавки. В конце понтона меня заставили их достать на глазах у честного народа. Дежурные-таки сработали. Мне было обидно. И в одиночестве я поплыл к двум буйкам, которые, запутавшись, образовали перекрест из канатов. В середине этого перекреста я заметил блестящий, почти прозрачный подвижный диск. Я вспомнил, харьковчанин рассказывал, что давно еще видел здесь скалярию, которая, по всей видимости, отстала от стаи или почему-то осталась одна без вожака и стояла под этими буйками уже несколько дней. Конечно, она голодала, но почему-то не могла двинуться с этого места.

У меня каталось в плавках еще одно яйцо, которое не заметили дежурные. Раздавив его, мне удалось подплыть к ней совсем близко, так что рука дотронулась до плавника. И она затрепетала…. В этом трепете было столько страха, беспомощности и какой-то невыразимой жалобы. Я вдруг почувствовал столько нежности и теплоты к этой одинокой голодной скалярии….Я был также одинок в целом мире в этот момент..

В бесконечности моря можно неожиданно ощутить и пережить острые чувства, и это так питает и обогащает душу и поднимает из её глубины, как гигантского наполеона, что-то неуловимое, настоящее и давно забытое. Это что-то вдруг всплывает на поверхность и становится новой реальностью.

***

Одна мысль еще долго оставалась со мной в самолете, и потом еще даже в Москве: «Кто теперь будет кормить Наполеона?»………

От автора: скалярии не живут в Красном море. Рассказ записан со слов. Здесь важны не реалии, а пережитое..